Её взгляд скользит по лицу Роша, ладонью прикрываясь от попадающих в глаза лучей солнца. Для Натти открылась возможность откровенно попятиться на Квентина и такую возможность она не упустит ни за что. При полуоткрытым взглядом она скользит взглядом от волос: начиная с забавных, даже игривых завитушках на концах волос, спускаясь на лицо, скрываемое бликами, исходящих от солнца. И хоть портрет не запечатлеется чётким, а лишь расплывчатым — это её не отталкивает, и больше увлекает в рассмотрение молодого человека, стоящего перед ней. Шея, затянутая в тугой узел факультетского галстука. Руки красивые и крепкие прячутся в карманы брюк. И Натти следит за этим движением внимательно, залипая на брюки сокурсника, которые прилегали к телу.

Рассматривает Роша по кусочкам, Натти перестаёт исследовать частями, всматриваясь в образовавшуюся картину целиком. Красив, Мерлин тебя дери, и стоит красиво. Но только красивая картинка не только выглядит красиво, но к тому же двигается и говорит. Но только не как портрет на стене в школе. Он объёмный, его можно потрать и пожмакать во всяких местах, и эту возможность Квентин будто нарочно дарит Натти.

— Придурок, — вырываются из её уст оскорбления, посылаемые Квентину, а сама же смущённо смеётся, с места срывается и подлетает к нему. В ту же секунду её пальцы зажимаю его живот, прищипывая кожу вместе с тканью рубашки. Переживёт чуть помятую рубашку, а вот она не пережила бы, если бы никак не отреагировала, даже так. И всё смеётся. Она не воспринимает подобную реплику на личный счёт, а потому и не обижается. Она воспринимает как дурацкую шутку. Пожалуй, скажи бы это кто-нибудь другой, то она и бровью не повела, но сейчас это не кто-то другой, а конкретный барсук позарившись на львицу. Любишь огонь потерпишь и дым — вот так она рассуждает, не стесняясь проявлять свои эмоции, смущаясь, разве что, только его самого, но, пожалуй, то лишь из-за слишком быстрого знакомства между ними. Так Натси и понимает для себя, стоит ли игра сожжённых свеч, принимает ли он её настоящую, взбалмошную с ним и более серьёзную для других, ведь если нет, то для неё лучше понять сразу, пока сильно не привыкла и пока не больно. Не так больно, как могло бы быть.

Собрав крохи сосредоточенности на проверке Роша, она собрала их в кулёк и выбросила за спину, развеяв над водой в фонтане. В её оправдание нужно сказать, что она старалась и держалась долго, пока не почувствовала чужое прикосновение к своей руке, да настолько пренебрежительное, будто они так каждый день ходят, когда Натсай ещё от прожитой ночи не отошла.

Она останавливается, не отпуская его руку и вырастает перед ним, преграждая собой дальнейший путь. Она не против идти дальше, но ей слишком понравилось прикасаться к барсуку, а именно к его мягкой коже, и она будто ничто не могла с этим поделать. оставалось гадать, сколько ещё она придумает предлогов лишь бы дотронуться до Роша.

— Я подправлю? - Натти тянется к уху Кью и даже почти невинно спрашивает, хотя мысли её далеки от невинности, да и наивности тоже. Её руки аккуратно касаются плеча парня, почти невесомо касаясь, продолжая находить твёрдую опору в своих ногах, не сильно облокачиваясь до него. Промурчав на ушко, Натти отодвигается и как бы невзначай касается шеи и поправляет галстук на шее. Вот только Натти умела затягивать галстуки только на себе, а на ком-то ещё практиковаться не приходилось. Но всё когда-то бывает впервые, а она не была из тех, кто пугается чего-то нового. С деловитым видом она покрутила ткань, обвязанную во круг Квентина, чуть развязав и стянув заново. — Не перетянула? - Заботливо спрашивает и хлопает по груди. Уже в третий раз специально-аля-нарочно касается и вполне была довольна собой, уже думая, как можно будет притронуться ещё, но не сейчас, а позже. Вызывать лишних подозрений не хочется.
И в этот момент её накрывает волной воспоминаний о прошлой ночи. Натти вспоминает, как так же касалась Квентина, руки её огибают мужскую шею, но только смотрит она на парня не как сейчас — напротив, а сверху вниз. Видимо, Натти и в прошлый раз захотелось потрогать Квентина, но только ноги подвели и она завалилась на барсука, повалив на траву. Она вспоминает, как локти её упираются в землю по разные стороны от головы Роше, а руки парня хватают девицу за ягодицы, по видимости, совершенно случайно, как надеется она, чтобы спасти от падения и схватился поддержать первое попавшееся под руки, чтобы гриффиндорка не завалилась вперёд. Но что было дальше?

— Я, кажется, вспомнила. Мы были вчера здесь, а я на тебя упала. Помнишь? А давай попробуем восстановить хронологию событий и попытаемся вспомнить, что же всё-таки произошло? Ну раз уж решили прогуливать уроки, так займёмся делом.

не буду вас терзать постами-простынками

- Фиалки. Принеси фиалки. — Она даже не задумывается, отвечает то, что первое приходит на ум, в глубине своей искалеченной души понимая, о чем молчит Вэйзи и почему улыбка не сходит с его губ. — Хорошо, я сделаю, как скажешь.

Прошлое Гестии схоже с древним родовым фолиантом, страницы которого заляпаны то кровью, то слезами, то губной помадой, которой она пользовалась лишь в особых случаях, таких, как сегодня; страницы пахнут ею — любимым французским парфюмом, подаренным Амикусом; на них столько боли, смешанной с отчаянием, но перекрытых уверенностью в каждом своём слове и каждом шаге — идеальные партии, идеальная она, сотканная из противоречий и помещённая в предельно простой флакон, не отличающаяся особой красотой и изяществом, но вышколенными манерами, знающая своё место во всей этой продуманной кем-то другим игре.

А Вэйзи, Вэйзи, Вэйзи… сколько же ненависти, сколько возведённых в абсолют эмоций, запертых в одном мальчишке, преподносящем смерть, как самое дорогое и ценное блюдо, отказаться от которого невозможно, дабы не испортить о себе впечатление и не расстроить радушного хозяина.

Гестия не может подобрать ни одного ругательства, которое бы ему подошло, которое бы в полной мере описало всю ту тьму, которую он несёт в себе. Сплошные эпитеты, но и их недостаточно…

— Нет, — она отвечает на выдохе, ощущая, как воздух вокруг начинает накаляться, будто вот-вот небо опрокинет на сидящих целый чан воды, но нет, это всего-лишь туман, — мне не страшно.

Гестия не врет. Для вранья было бы поздновато, потому она без всяких ужимок говорит, как есть, что на самом деле чувствует, что на самом деле думает. Возможно, он ожидал от неё иной ответ, но кто она такая, чтобы соответствовать чужим ожиданиям?

Она — Кэрроу. От кончиков волос до желания быть лучше остальных.

— Я не боюсь, потому что знаю правду, и я открыта ей. Я защищала себя тогда, а сейчас защищаю свою честь и свою семью. Даже если не справлюсь, а скорее всего так и будет, то отец передаст компанию Флоре, скорее всего предложит тебе брак с ней, чтобы значительная часть активов оставалась под контролем Кэрроу. Моя сестра в бизнесе бесполезна, но не станет перечить и заявлять о своих правах. Но и ты раз и навсегда будешь принадлежать м о е й семье, особенно, если я умру сегодня. Уже принадлежишь. Живым ты никогда не уйдёшь.

Она не должна была этого говорить. Она уже это все написала в письме, которое, в случае ее смерти, попало бы сразу в его руки. Второе письмо получила бы Флора, а третье ушло бы прямиком в Дартфорд отцу.

Никто и никогда не переиграет Гестию Кэрроу, какими бы жестокими не выдались эти игры, каждый был обречён на провал. С ее смертью Джексон бы утешил своё чрезмерно вздутое эго, успокоил бы свои садистские наклонности, отомстив, но, вместе с тем, раз и навсегда стал бы марионеткой в руках ее отца.

Занавес.

— Да, спасибо, можешь подержать мою одежду. — Гестия не спешит, сперва медленно развязывая узелки на мантии, затем также медленно снимая платье, туфли и гольфы, оставляя только шелковую сорочку. — Не забудь про фиалки. — Последнее, что она говорит Джексону, уже поворачиваясь к озеру, а поднявшийся ветер пронизывает всю ее, заставляя обнимать руками плечи, будоражить ворох мурашек, покрывающий бледную кожу, когда она все также неспешно заходит в воду.

Возвращение в школу всегда было сложным для него.
Стены школы давно перестали душить его тесными объятьями воспоминаний, но призраки прошлого никуда не исчезли. Каждый камень хранил воспоминания, от которых ему было не сбежать.
От себя не убежишь.
Так, кажется, все предпочитали оправдывать свое бессилие совладать с эмоциями, которые не поддавались контролю. С эмоциями, что жили глубоко внутри, пустив корни, которые цеплялись за самые важные части души, кровоточа каждый раз, когда от них пытались избавиться.
И у него были подобные воспоминания. Воспоминания, от которых его не могли спасти омут памяти или зелье забвения. Они стали частью него самого, как и все,что с ним происходило.
Он не отрицал своего прошлого.
Он признавал свои ошибки, понимал причины, нес ответственность за следствия. Он был достаточно уверен в своих силах, он знал, что сможет вынести что угодно.
Он давно сгорел, обратившись в уголь, а давление, в котором он жил последние шестнадцать лет, сделали из этого угля нерушимый минерал.
Но даже он, годами живший во лжи, игравший виртуозно на два фронта, ненавидивший и защищавший то, что он ненавидел, даже он иногда мог позволить  себе опасаться невесомых призраков, тонкой паутиной памяти крошивших ту нерушимую скалу, которой он пытался быть.
Возвращение в школу всегда было для него пуштешествием в прошлое.
Сколько бы лет не прошло, он всегда помнил. В мельчайших деталях помнил, словно перед глазами проигрывали старое кино.
Снова и снова.
Пока школа ещё только посыпалась от летней неги, наполняясь учениками и школьной рутиной, пока по ее венам ещё не текла активная жизнь, вытесняя старые воспоминания, пока новое не вытеснило старое, можно было увидеть во влажных разводах на стекле знакомые силуэты, услышать в пустых коридорах эхо давно отзвучавших разговоров.
Возвращение в школу всегда было его маленьким адом.
Новая должность немного разбавляла обыденность предстоящего года.
Он давно хотел получить эту должность, ему было важно самому научить детей тому, что могло бы им спасти жизнь.
Да, даже Поттеру.
Сколько бы он не убеждал Дамблдора, что подготовкой надо было заняться ещё раньше, намного серьезнее подходя к этому вопросу, вряд ли они оба до конца верили в то, что Темный Лорд мог вернуться.
Но он вернулся.
Тьма вновь нависла над миром, над школой,сколько бы Альбус не был уверен в том, что Хогвартс сумеет устоять.
Не было в этом мире безопасного места, пока был жив его главный враг.
Метка на руке, словно в ответ на его мысли, обожгла его огнем, заставляя схватиться за нее сквозь рукав мантии.
Нет, ему просто казалось.
Метка, как и раньше, молчала.
Как молчал и непреложный обет, хотя он чувствовал кожей и его тесное кольцо вокруг своей шеи.
Да, он знал, что ему предстоит.
Веры в то, что ему удастся ускользнуть не было никакой.
Он пообещал защитить Драко.
Маленького, глупого, так похожего на отца в его возрасте. Но Люциус никогда не давал другим увидеть свой страх, а в глазах Драко он читался настолько отчётливо, что его можно было потрогать.
Гулкое эхо шагов терялось в полумраке его кабинета, когда Северус, терзаемый тяжёлыми мыслями, пересёк его наискосок, замирая около огромного камина, бывшего единственным источником света в осеннем полумраке. Ему всегда легче думалось глядя на огонь. Пламя будто стирало все лишнее, оставляя лишь жар ясного сознания.
Но в этот раз и огонь не мог помочь ему согреться и разогнать мрак, сгущавшийся над ним.

До побега Агнес осталось несколько часов.

[indent] Идея побега не появилась в голове чародейки спонтанно, скорее она созревала и улучшалась с годами. С самого первого дня Агнес хотела свободы - это в принципе все, что она хотела от жизни, но побыть действительно свободной у нее получилось только во времена путешествия с Гарретом, когда она следовала за ним, но не потому, что выбора как такового не оставили, а потому, что она сама хотела следовать и изучать мир. Здесь же ситуация принимала другой оборот.

[indent] Из грязи в князи - путь не простой и довольно болезненный. Агнес не знала почему так сложилась ее судьба, что единственной женщиной -чародейкой среди ищеек стала она, но так есть и она принимала это за личную победу, но так ли вкусна и радостна победа, если после нее ты все равно "не свободна".

[indent] Собирая вещи в дорогу, но делая это тихо и незаметно, чародейка осматривала комнату и принимала последнее решение. Свобода или сильная привязанность к Ульфу, кажется в народе такое называют любовью. Следовать чужой вере, убивать своих чародеев со многими из которых она училась, кто-то был для нее учителем. Нет, много лет прошло, но она так и не приобрела ту самую истинную веру, лишь только хорошо научилась стоять до последнего ради собственной жизни и просто устала плакать от увиденного. Это навечно ее грех и никто никогда его не смоет. Даже боги. и все это ради одного, но очень важного человека, который из-за веры своей никогда полноценно Агнес принадлежать не будет, Ульф итак частично трактаты нарушает. но совсем нарушить их не решится. Да и не сможет он другой жизнью жить, как Агнес мечтает. Скажет, что мир посмотреть можно находясь на заданиях, а неверных жалеть нельзя. Тихо и мирно заниматься фермерством, детей маленьких воспитывая - тоже не его история, а Агнес хотя бы посмотреть на это хочется проживая в соседнем доме.

Время побега Агнес.

[indent] Сделать фигуру из подушек и накидать волос не составило труда, пусть этот ход самый простой, но в ее комнату редко кто-то заходит, а если и зайдет, то будить не в коем случае не посмеет, только если это не Ульф. Подруг среди чародеек у нее нет, ведь все кто на кухне Агнес предательницей считают и простить не могут за то, что она делает, пусть и сами они ради жизней своих верно служат всеобщему делу. Агнес и сама не может, но даже если бы подруги у нее были - их все равно никто бы в эту часть не пустил. Разве, что кому важному еды принести или быстро в дорогу помочь собраться.

[indent] Забирая свою походную сумку, с которой обычно она везде с Ульфом путешествует, правда собирая ее содержимое немного иначе, забирая часть своих вещей, если тут вообще таковые имеются, ведь попала она сюда явно в одной одежде, что давно уже наверное сожжена, чародейка в коридор выходит даже уже не боясь быть замеченной. Сегодня она знает дозорных, да и давно свой маршрут уже проложила. Продвигаясь к выходу, тонко сплетая пальцами паутинку, что вызывает иллюзию проскользнувшей тени, пользуется моментом и выходит на улицу за пределы своего "дома".

[indent] Вот он - запах свободы, вроде бы давно уже такой знакомый, но именно сейчас столь желанный. Бросая взгляд на крепость грустно вздыхает, но верит, что все получится и время сбежать у нее все еще есть. Слишком хорошо она Ульфа знает, очень хорошо все его привычки изучила и навыки повидала. Срываясь с места все время она старалась как можно дальше уйти от своего прошлого, надеялась, что исчезновение ее не заметят с утра и у нее будет какая-никакая фора.

После побега Агнес

[indent] Таверна - отвратительное место заполненное пьяными и грязными мужланами, то и дело постоянно спорящими о своей силушке богатырской. Вот только жаль, что в силачах этих нет ни ума, ни настоящей силы, лишь только смелость разве что и то не всегда. Подзывая к себе жену тавернщика, чародейка просит ей комнату выделить, расплачивается сразу за предстоящие сутки. Задерживаться она не собирается, но даже если Ульф уже едет за ней, то этот запах может ему карты спутать. Как наивно.

[indent] В какой-то момент Агнес слышит знакомые шаги, что останавливаются около двери. Она знает этот шаг. Знает кому он принадлежит и сердце быстро стучать начинает ведь он нашел ее.

[indent] Дверь буквально распахивается, а чародейка хруст слышит и картину наблюдает, как Ульф себе на место плечо поправляет. Молча она продвигается к нему и все еще не поднимая глаз, полно сосредоточившись на плече, сплетает красивый узор, медленно, с заботой, не прикасаясь лишний раз. Лишь только когда заканчивает , добавляет - Не обязательно бить плечом, когда ты открываешь ко мне двери - шепчет мягко, улыбается и наконец то взгляд поднимает, как будто и не было ничего. Никакого побега. Никаких переживаний. Долгой ночи в бегах и уставшего состояния. - А мы и не затевали прятки, я затевала. Все те чародеи, неверные, коих мы преследуем - тебе не ровня. Хотелось посмотреть, что ты будешь делать в такой ситуации. Думала расслабился со временем, но нет. Смотри как быстро ты меня нашел, кажется твое чутье работает еще лучше, чем раньше.  - Чародейка чуть дальше по комнате проходит, жестом руки приглашая его войти, как будто бы тут был другой вариант - Ты наверное голоден, больше чем уверена, что ты не брал с собой ничего в дорогу, когда обнаружил подушки. Ты всегда так делаешь когда нам быстро нужно уезжать. Я попрошу принести нам еды. Хмель или Вина? - буквально уточняет и все еще замечает его взгляд - Я не могла остановится в месте по лучше, потому что там не было бы такого смрада и ты нашел бы меня еще быстрее.

Настроение ползло вверх с каждым часом, приближающим Эрику к Хогвартсу. Толипан ловит себя на мысли, что с каждым днём скучает по Смиту всё больше и больше. Очень здорово, когда у тебя есть такие хорошие друзья, но очень грустно уезжать от них на каникулы. И пусть Рождество - прекрасный праздник, дарящий положительные эмоции и огромную порцию надежды на предстоящий год, но куда приятнее было бы отмечать этот праздник с теми людьми, к которым ты так привык и которыми так дорожишь.
Нет, Эрика любила свою семью. Маму и папу и, конечно, свою сестру. Но, наслушавшись о празднике от других, поняла, что их семейное торжество далеко от идеала. Хотя лет в одиннадцать ей казалось, что всё так и должно быть.
Эрика не любит все эти зимние развлечения: снежки, ангелы и снеговики, но иногда даже ей хочется чего-то такого. Хотя она несколько раз всё-таки толкнула Элис в самый большой сугроб! Но та сама виновата, нечего было вредничать и куксить свой нос.

Половину дня Эрика провела в Косом Переулке, ожидая отца, который должен был помочь ей добраться к Фэй. Ей, конечно, хотелось разделить этот день с сестрой, но Элис укатила к Олливандеру. И пусть она была очень рада за сестру, но где-то в глубине души противные слова складывались в нечто гнетущее, заставляющее переживать и не находить себе места. А вдруг она теперь всегда будет у Эдварда? А если они перестанут общаться?
Всё это, конечно, глупости, но девочки такие девочки. И иногда могут так накручивать себя, что любой юле станет завидно.
Бродит по переулку и выбирает подарок для Зака. Она прошла уже десяток магазинов, но на глаза не попалось ничего стоящего, пока Эрика не зашла в Волшебный Зверинец. Вот там и нашла идеального чёрного котёнка. И не задумываясь, купила его. А ещё переноску, игрушки, корм и всякую другую ерунду, необходимую для маленького живого существа.

Толипан заходит в кафе с кучей вещей, от чего ловит несколько недовольных и даже злых взглядов, закатывает глаза и садится за первый попавшийся столик. Ловит себя на мысли, что от матушки сейчас уж точно получила бы нагоняй. Нельзя закатывать глаза, так не ведут себя хорошие девочки. Нельзя строить недовольные гримасы. Нельзя, нельзя, нельзя.
Да сколько можно?
К счастью отца долго ждать не пришлось, он пришёл буквально минут через двадцать, выпил с дочерью кружку чая и съел пирожное. Они поболтали о всякой ерунде вроде обедов в Хогвартсе, посмеялись и вспомнили ушедший год. С папой было здорово, даже жаль, что он проводил так мало времени с девочками. Отец постоянно пропадал на работе, чтобы обеспечить жену и дочерей всем и даже больше, чем всем. Но иногда Эрика ловила себя на мысли, что хотела бы быть беднее, и даже совсем не против жить в каком-нибудь обветшалом доме и комнату делить с сестрой, она даже готова отказаться от своей личной комнатушки для зельеварения, лишь бы отец был рядом почаще. Но, увы, чему-то суждено остаться только в мечтах. Взрослые всегда думают, что делают лучше. Вот только всё, чего хотелось Эрике - это любовь отца, которой ей катастрофически не хватало. Поэтому сейчас она ловила каждый момент рядом с папой, пытаясь запомнить и оставить в памяти каждую минуту, проведённую наедине с ним.

А после перекуса они отправляются в поместье Данбар.
- Увидимся на Пасхальных каникулах, - у двери Эрика крепко обнимает отца, практически висит у него на шее, а тот отрывает дочь от земли и прижимает к себе. - Я буду очень скучать! Может зайдёшь?
Отец вертит головой из стороны в сторону и аппарирует. Девушка чувствует, как по её щеке скатывается одинокая слеза, и тут же убирает её ладошкой.

Я правда буду скучать, папа.

Эрика делает глубокий вдох, чтобы откинуть подальше от себя все эти тяжёлые мысли. До начала новых каникул остаётся всего три месяца, не так много! К тому же, стоит ей переступить порог школы, и её нелепые скучания тут же пропадут из её головы. Это всего лишь секундная слабость, иногда даже Эрика бывает хрупкой и беспомощной.

Стучит в дверь, не проходит и нескольких минут, как Фэй открывает дверь. Иногда Эрику пугает активность Данбар, и та даже на секунду теряется. Её чемоданы оказываются внутри, а подруга помогает снять ей верхнюю одежду и пихает в гостиную.
- Эй, аккуратнее, там котёнок, - только и успевает сказать Эрика и вручает подруге переноску, полностью покоряется энтузиазму Фэй. Наверное, поэтому Эрика до сих пор и дружит с ней, они идеально дополняют друг друга. Данбар вносит в жизнь Толипан ту активность, в которой Эрика иногда нуждалась. Пусть она сама и не признается в этом, но себя не обманешь. Хотя Эрике иногда удаётся и это.

- Эрику? - Машинально поправляет Эрика. Садится на диван, идеально выпрямляет спину и складывает ручки на коленях. - Ну неудивительно, они-то не знают, что ты у него четвёртая в списке. Мерлин, какой позор! Ты настолько ужасно целуешься, что он записал тебя четвёртой? Я была о тебе лучшего мнения.

Эрика окончательно расслабляется и начинает глупо хихикать, вспоминая тот идиотский список этого-как-его-там. Если бы она вела подобный список, то явно прятала бы его получше. Хотя ей бы список точно не понадобился, зачем если в нём никого не было? Хотя если бы она была чуть менее агрессивной и подпускала бы к себе людей, то в нём бы непременно кто-то появился, и очень даже скоро. Но мальчики обычно любят других - глупых вечно хихикающих девиц, что выкатывают свои глаза из орбит и хлопают чересчур накрашенными ресницами.
Фу.

- Но ничего, Фэй. - Эрика извиняюще улыбается, понимая, что, вероятно, задела больные нотки в душе подруги. - Тебя утешит Ээээйдееен.
Тянет его имя и усмехается. Если бы её подруга была чуть посмелее, то давно бы призналась ему в чувствах. Но нет. Ведёт себя как глупая третьекурсница и не может к нему подступиться. Эрика уже устала каждую неделю напоминать о том, что пора бы сделать хоть что-то.

Просто намекнуть за завтраком? Ты что, так нельзя, Эрика!
Сказать прямо, зачем ходить вокруг да около? А вдруг я ему не нравлюсь, Эрика!
Тогда можно его ударить? Вдруг мозги на место встанут. Фу, как грубо!

- Так что у нас там?  - Эрика усмехается и наблюдает за подругой, пытаясь понять, не передумала ли та тратить один из последних выходных дней на готовку зелья. Но, видимо, нет, от чего Эрика удивляется ещё больше. Её подруга, у которой она никогда не наблюдала тягу к знаниям, проявляет инициативу в учёбе. - Куда идти?

Толипан идёт за Фэй до кабинета бабушки и стоит ей зайти внутрь, как она понимает, что попала в настоящий рай зельевара. А можно остаться здесь навсегда? Эрика оглядывает каждую полочку, изучает ингредиенты и всякие бутыльки, в которых таится что-то неизведанное, дарящее ощущение полёта или отбирающее всё до последней капли. Как же удивительна эта наука и жаль, что порой её растрачивают на всякую ерунду.
Взгляд цепляется за рабочий стол, и Эрика внимательно изучает уже готовые ингредиенты. Хмурится, понимая, что задумала Фэй.
- Серьёзно? - От удивления поднимает одну бровь вверх. - А просто сказать ему уже не вариант? Опустишься до амортенции?

Эшли уже привыкла получать то, что хочет, без особого труда — но обычно предметом её интереса становились вещи, которые никому не было жалко. Ничего ценного, дорогого, слишком личного — мелочи, баловство, сувениры. В этот раз — все иначе, и ради иначе нужно постараться.
Задумывается ли Мракс, что за ним могут следить, не стараясь следить специально? Задумывается ли, крутя в руках смешную загогулю с полой сферой из какого-то дешевого камня по середке, едва ли ограненного должным образом, что ею кто-то заинтересуется? Конечно нет. Потому что сотни студентов ходят по коридорам, сотни смотрят друг на друга, сотни крутят в руках всякие штуковины — иногда полезные, иногда — редкие, иногда — не стоящие ни кната.
Эшли давно поняла закономерность — вещи, связанные с её личной тайной, находят её сами, как по цепочке. Каждая — новый ключ, и у него их уже целая связка. Ни конца, ни края, и очередной ключ отпирает замок, чтобы за дверью оказался... Снова ключ.
Она еще не знает, что к концу года наконец найдет дверь в следующую комнату. Еще не знает.
То, что началось, будто детская игра с секретом от всего мира, греющим душу, стало настоящей шелковой паутиной, которая медленно проявлялась, но не ткалась. Она, Эшли, будто маленький паучок, находила новые нити, перескакивала через узлы, продвигалась кругами ближе к центру, все больше укореняясь в мнении, что кто-то другой стал бы жертвой плетения. Или, что хуже — нарушил бы целостность.
Иррациональное, необъяснимое я хочу это для себя, и все же Эшли привыкла жить интуицией, вплетая ее в логику рассудка, потому держит рот на замке.
Загогулю она идела на одной схеме — сред сонма предыдущих находок. А теперь — увидела наяву.
Мракс.
Другая паутина — ее собственная, от человека к человеку, которую касанием легким тонких пальцев тревожит, чтобы получить за неделю больше информации по сарафанному радио о Мраксе, чем, возможно, Оминис сам о себе хоть когда-то кому-то рассказывал лично.
Можно выйти на юношу через его окружение, благо, со старшими связи налажены, но Эшли хочет сделать все сама, никому не будучи должной ничего.
Убивает на поиск подходящей штуки целый выходной. В замок возвращается отчаянно ободранная, но собой крайне довольной. Держит это что-то в складке мантии, подозрительно шевелящееся и издающие слишком очевидные звуки. Оминиса находит без проблем — он приметный, и где его видели, люди говорят охотно.
Повезло — сидит на скамье в тени, как обычно чуть в стороне от других, будто статуя самого себя, о чем думает — кто бы знал.
Ничего. Байсайд благородные мозги сейчас кое-чем займет полезным. Собой, например.
Предчувствует Мракс приближение младшей или нет — не важно. Эшли идет легко, поправляя на ходу локоны, как будто Оминис мог бы увидеть, ну или же спутаные после прогулки пряди могли бы образовать что-то, хотя бы отдаленно похожее на порядок. От нее не пахнет ничем человеческим — только лесной тенью, травой, немного — ягодами. Дикими.
   — Эй, Мракс. Говорят, тебе нравятся змеи? Смотри, что я нашла случайно сегодня, пока гуляла, — садится рядом без приглашения, совершенно в своей типичной манере, протягивая, но пока не вручая, свое нечто, которое оказывается белой змеей с выпуклыми, почти сферическими, чешуйками. Рога над глазами, рога над ноздрями, общая нелепая треугольность.
Ей потребовался минимум час, чтобы найти и поймать хотя бы одну такую, не настроенную укусить и убить наглую девицу на месте.
   — Не знаешь, что это?
Потому что... Да. Сама Байсайд не имела ни малейшего представления. Просто подумала, что незрячему может понравиться.... Фактурность. Все, что она знала — что тварь хотя бы не особо ядовитая. Как?
Конечно же, по следам укусов, которые сейчас прятала под рукавами мантии.
Никто не говорил, что сестрицы неведомой гадюки уползали от Эш без боя.